Мы наблюдаем становление самой страшной для России войны

Я думаю, мы сейчас наблюдаем становление самой страшной для России войны за двадцатый и двадцать первый век. Не в смысле количества погибших, а в смысле того, что происходит сейчас с обществом.

Еще ни одна нация ни за одну войну не додумалась до того, что можно за деньги отказываться от имен своих павших мужей. Что можно за компенсацию или квартиру снять имя своего мужа с его могилы. Что можно отказаться от имени павшего отца своих детей. Что можно выдавать погибшего за живого. Что можно соглашаться с тем, что их несуществующие вроде как тела будут закопаны в безымянных могилах в несуществующей вроде как войне в несуществующей вроде как стране.

Как можно быть десантником, каждый день проходить по плацу мимо плакатов «честь, отвага, доблесть», а потом подчиниться подполковник кагэбэ и по его приказу пойди умирать, ДОБРОВОЛЬНО отказавшись от своего имени, стерев воспоминания о себе из окружающей жизни — я не понимаю этого.

В Чечне мы делали смертники из стальных ложек, потому что если будешь гореть в бэтэре, то штатный аллюминиевый смертный медальон плавится — и это было главным посылом той войны: быть опознанным. Иметь возможность быть похороненным. Иметь право хотя бы на свое имя, если уж на жизнь не получилось. И наши командиры нам только помогали в этом.

Посыл же этой войны — быть неопознанным. Умереть без собственного имени.

Я не понимаю, как можно скупать своих погибших граждан, тобою же и посланных на войну.

Я не понимаю, как можно продать своего погибшего мужа, сына, брата за компенсацию.

Я не понимаю этого.

Это реально страшно.

Я говорю, что это будет последняя война для России не потому, что ей не хватит сил или экономики.

Это будет последняя война для России, потому что процесс распада этноса уже практически завершен. Моральная деградация нации уже практически состоялась. И эта война только добьет её.

Да и нет уже больше никакой нации. Нет никаких общностей, которые могли бы сказать о каждом своем члене — «мы».

Эта территория населена отдельными группками и сообществами агрессивных озлобленных людей, случайно соединенных друг с другом внешними обстоятельствами, ненавидящих всех прочих, кто не входит в их стаю — и никакой нации здесь уже не существует.

Я думаю, когда потомки будут изучать это время, в которое мы сейчас с вами живем, они не смогут описать его.

Потому что, чтобы понимать, что такое "путинизм", в нем надо жить.

Даже наши ближайшие соседи этого не понимают. Украинцы мне пишут — «Россия, просыпайся». Да мы не спим, блин…

Когда человека сами же пытаются убить за то, чтобы не мешал им сдыхать безымянными пронумерованными трупами на необъявленной войне с замалеванными краской бортовыми номерами и снятыми погонами под табличкой с номерком… Я не знаю, что дальше еще нужно говорить.

Каждый раз, когда я в сводках встречаю имена своих знакомых, я каждый раз удивляюсь — ну вот с ним-то точно ничего не могло было произойти.

Лев Шлосберг теперь, значит. Его, значит, теперь очередь.

Ну-ну..

Аркадий Бабченко, военный журналист