ХХ век прошел в России (Советском Союзе) под знаком марксизма-ленинизма. Это учение пронизывало все стороны жизни общества — политику, экономику, науку, культуру и даже личную жизнь советского человека. Не только на обществоведческих, гуманитарных и естественнонаучных, но и на технических факультетах, изучая историю КПСС, научный коммунизм и марксистско-ленинскую философию, студенты должны были проштудировать и законспектировать массу первоисточников — в первую очередь труды Маркса и Энгельса. Десятки институтов, сотни кафедр, тысячи исследователей и миллионы студентов, казалось бы, должны в мельчайших деталях изучить канонические тексты вождей и найти там ответы на главные вопросы экономики, политики и философии. В действительности все было не так просто и однозначно.

Творческое наследие вождей пролетариата

При всей неоднозначности и противоречивости отношения современных ученых, в том числе и отечественных, к основоположникам марксизма не вызывает сомнения, что они являются историческими личностями, оказавшими значительное влияние не только на ход общественной мысли, но и на развитие целых стран и народов в ХХ веке. Что касается России, это влияние было особенно глубоким и всеохватывающим. Нет других иностранных мыслителей, которые бы оказали столь серьезное воздействие на жизнь России. Более того, многие идеи марксизма-ленинизма настолько глубоко укоренились в нашем сознании (и подсознании), что и через 20 лет после распада СССР во многом определяют общественную жизнь, экономику и политику. Пытливый исследователь новейшей российской истории, интересуясь событиями ХІХ и ХХ веков, вряд ли может пройти мимо следующих вопросов:

1. Кто они, основатели столь влиятельного учения?

2. Как они относились к России, стране, где их идеи нашли самый восторженный прием?

3. Насколько точно и адекватно большевики восприняли и использовали идеи Маркса и Энгельса при построении социализма?

4. Какова природа «российской податливости» марксизму и неспособности вылечиться от его воздействия столь длительное время?

Тщетно искать серьезные ответы на эти вопросы в официальной советской историографии. Там все прилизано, гладко и трафаретно. Маркс и Энгельс — величайшие мыслители и ученые. К Российской империи они относились как к тюрьме народов, а к русскому народу — с уважением. Что касается большевиков, то они единственные истинные и последовательные ученики Маркса и Энгельса, творчески развивающие их великое учение. Вопрос о «российской податливости» марксизму в те времена не стоял, потому что все прогрессивное человечество не могло не поддаться такому очевидно справедливому и гениальному учению, в ближайшем будущем завоюющем весь мир.

Современные серьезные историки почти не интересуются Марксом, Энгельсом и их учением. А зря. Это, во-первых, все равно, что не интересоваться корнями и истоками важных исторических процессов, а, во-вторых, при изучении биографий и особенно трудов Маркса и Энгельса, выплывают очень любопытные факты.

Многотомное полное собрание сочинений их трудов, даже если не учитывать незаконченных рукописей, заметок и писем, убедительно показывает, что большая часть их творчества посвящена оперативным откликам на текущие события ХІХ века и создавалась в виде коротких очерков и статей, регулярно публиковавшихся в «левых» газетах. Бросается в глаза неравноценность наследия Маркса и Энгельса, которую последний сознавал и подчеркивал. Практически все произведения Энгельса, даже крупные («Анти-Дюринг», «Происхождение семьи, частной собственности и государства» и т.п.) вторичны — это типичная публицистика, в крайнем случае — критика.

Что касается Маркса, то это фигура гораздо более крупного масштаба. Прежде всего, он самостоятельно сформулировал несколько революционных оригинальных идей: материалистическое понимание истории, роль классовой борьбы в поступательном развитии человечества, последовательный переход от одной исторической формации к другой в ходе исторического развития, принципы диалектического материализма…

Несмотря на наличие у Маркса ряда серьезных научных трудов, большинство его печатного наследия, как и у Энгельса, относится к оперативной журналистике. Активная общественная позиция и, возможно (особенно у Маркса), финансовые затруднения заставляли обоих вождей значительную часть своего времени тратить на обработку текущей политической, экономической и военной информации и написание многочисленных статей-откликов. Что касается практической (революционной) деятельности, то, как известно, на этом поприще их успехи очень скромны и не идут ни в какое сравнение с достижениями Ленина.

Русские темы

Интерес к России и «русским темам» у Маркса и Энгельса проявился, судя по их произведениям, еще в 40-е годы ХІХ в., вначале в связи со славянским (панславистским) движением в Австрии и Турции. Российские темы поднимаются в произведениях вождей в 50-е годы часто — многие их статьи и очерки посвящены Крымской войне, военным событиям на Кавказе и в Средней Азии, а затем и на Дальнем Востоке. В 60—70-е годы Маркс и Энгельс обсуждают крестьянский вопрос в России.

Бросается в глаза информированность классиков марксизма в вопросах российской политики, экономики и особенностях социальных процессов в империи. Маркс имел все основания написать (Письмо в редакцию «Отечественных записок», 1877 г.): «Чтобы иметь возможность со знанием дела судить об экономическом развитии России, я изучил русский язык,и затем в течение долгих лет изучал официальные и другие издания, имеющие отношение к этому предмету». Ярким примером информированности и серьезного интереса Маркса к России являются незавершенные «Заметки о реформе 1861 г.», написанные им незадолго до смерти в 1882 г. Очень любопытно, что Маркс в этих заметках приводит статистические данные о российском экспорте в Европу за 1877 г., согласно которым:

«стоимость всех вывезенных товаров = 508 млн. руб.;

вывезено 30,5 млн. четвертей хлеба = 264 млн. руб.;

скота = 15,7 млн. руб.;

льна = 67,7 млн. руб.;

пеньки = 16,8 млн. руб.».

Таким образом, сырьевая (сельскохозяйственная) составляющая экспорта в 1877 г. составила 364,2 млн. руб., или около 72%. К сожалению, и через 130 лет в экономике России мало что принципиально изменилось — все та же сырьевая направленность экспорта, разве что зерно и пеньку заменили на нефть и газ.

Вернемся к вопросу об отношении Маркса и Энгельса к России. В статье «Германия и панславизм» Энгельс пишет: «В 1848 г. славянское движение вспыхнуло с новой силой… Но тут сразу обнаружился его глубоко реакционный характер… Австрия не менее явно признала свою нежизнеспособность, когда решила призвать эту славянскую помощь (славянских частей Австрии и армии России. — Курсив и прим. автора) против трех наций в ее владениях, которые только и обладают историческими жизненными силами и проявляют их, — против немцев, итальянцев и венгров.

Чтобы заново утвердить воображаемые национальности (?!) (чехов, словаков, словенцев, украинцев, сербов и т.д. — Ю.С.) панслависты объявили себя готовыми принести в жертву русско-монгольскому варварству восьмисотлетнее фактическое участие в цивилизации. Разве это не было естественным результатом движения, начавшегося с решительной реакции против хода развития европейской цивилизации и стремившегося повернуть вспять мировую историю?»

Согласитесь, что подобный пассаж по отношению не только к «русско-монгольскому варварству», панславизму, но и к «воображаемым нациям» в устах одного из отцов интернационализма звучит, по меньшей мере, странно. Но, если вдуматься, то ничего странного в таком взгляде классиков марксизма на славян и Россию нет. Маркс и Энгельс были людьми своего времени, во многом типичными европейскими интеллектуалами, разделявшими европоцентристские взгляды современников. В середине ХІХ века в Европе окончательно сформировалась идеология национализма, которая противоречила марксистскому учению. Вожди марксизма считали: «Рабочие не имеют отечества… Национальная обособленность и противоположности народов все более и более исчезают уже с развитием буржуазии… Господство пролетариата, еще более ускорит их исчезновение» («Манифест Коммунистической партии»). Их учение предназначалось не каким-то средним классам или тем более гнилой интеллигенции, а единственному прогрессивному двигателю истории — пролетариату. «Средние сословия: мелкий промышленник, мелкий торговец, ремесленник и крестьянин — все они борются с буржуазией для того, чтобы спасти свое существование от гибели, как средних сословий. Они, следовательно, не революционны, а консервативны. Даже более, они реакционны: они стремятся повернуть назад колесо истории».

Теперь становится понятным, почему Маркс и Энгельс считали своим долгом бороться с любыми проявлениями национализма, а тем более со стороны «варварских и воображаемых наций».

В 50-е годы ХІХ столетия идет полномасштабная война России с Турцией, Англией, францией и Сардинией. В отечественной историографии эту войну принято называть Крымской. Однако Маркс и Энгельс, живо откликавшиеся на эту войну десятками очерков и статей, аргументированно показывают, что на самом деле она велась на нескольких фронтах: в Финляндии, Прибалтике, Крыму, на Камчатке и Кавказе. И была со стороны России захватнической. В трудах вождей мирового пролетариата, написанных в 50-егоды, очень сильно досталось не только российскому царизму и его агрессивной внешней политике, но и русской армии, русским полководцам, офицерам, чиновникам и даже, как будет показано позже, русским солдатам.

В статье «Успехи России на Дальнем Востоке» Энгельс пишет: «Усиление распада Турции и установление своего протектората над ее христианскими подданными — таковы были цели, к которым Россия стремилась в начале войны… Без сомнения, русские агенты причастны ко всем восстаниям и заговорам последнего времени в Боснии, Сербии, Черногории и на Крите». Ни в коем случае не становясь на позицию Турции и европейских стран и критически относясь к их внешней политике, Маркс и Энгельс, тем не менее, категорически отметают «благородные мотивы» войны со стороны России (освобождение христианских народов от турецкого ярма и защита своей территории от европейских захватчиков). Они неоднократно подчеркивают экономическую и военную несостоятельность России и, что самое неприятное, ущербность человеческого потенциала империи. В статье «Русская армия» Энгельс в 1855 г. пишет: «Не меч и пуля противника, не болезни, которые неизбежны во многих частях Южной России, даже не необходимость длинных переходов, так сильно опустошающих ряды русской армии, а те особые условия, при которых русский солдат вербуется, муштруется, марширует, обучается, довольствуется, одевается, расквартировывается, руководится командирами и сражается, служат причиной того ужасного факта, что почти вся русская армия (около 600 тыс. чел.), существовавшая в 1853 г., уже исчезла с лица земли, не вынудив противника понести и трети тех потерь, которые она сама понесла».

В серьезном аналитическом труде «Армии Европы» Энгельс детализирует свою убийственную критику отдельных слоев российского военного и гражданского общества: «Унтер-офицеры, как мы уже сказали, в большинстве своем рекрутируются из солдатских сыновей… С раннего детства проникнутые духом военной дисциплины, эти парни не имеют ничего общего с теми солдатами, которых они должны обучать и которыми должны руководить. Эти унтер-офицеры представляют собой в армии то же, что на русской гражданской службе низший класс чиновников, рекрутирующийся из детей тех же чиновников. Это круг людей, играющих подчиненную роль, хитрых, ограниченных и эгоистичных, поверхностная образованность которых делает их еще более отвратительными; тщеславные и жадные до наживы, продавшиеся душой и телом государству, они сами в то же время ежедневно и ежечасно пытаются продать его по мелочам, если это может дать им какую-либо выгоду… Благодаря этой категории людей и процветает главным образом та громадная коррупция как в гражданской, так и военной областях, которая пронизывает все звенья государственного аппарата в России.

вплоть до настоящего времени русские, к какому бы классу они ни принадлежали, еще слишком варвары, чтобы находить удовольствие в научных занятиях или в умственной работе (исключая интриги), поэтому почти все выдающиеся люди, служащие в русской армии, — иностранцы, или что значит почти то же самое, «остзейские» немцы из прибалтийских губерний…»

В статье «Европейская война» от Энгельса достается на орехи уже простым солдатам: «Русский солдат является одним из самых храбрых в Европе… всегда считалось, что легче русских перестрелять, чем заставить их отступить.

Кроме того, русский солдат хорошо сложен, крепок здоровьем, прекрасный ходок, нетребователен, может есть и пить почти все, и более послушен своим офицерам, чем какой-либо другой солдат в мире. И тем не менее русской армии не приходится особенно хвалиться. За все время существования России как таковой русские еще не выиграли ни одного сражения против немцев, французов, поляков или англичан, не превосходя их значительно своим числом. При равных условиях они всегда были биты другими армиями, за исключением пруссаков и турок.

Основной недостаток русских солдат состоит в том, что они самые неповоротливые в мире… Русские, будучи подражателями во всем,выполняют все, что им прикажут, или все, что их заставят сделать, но они не сумеют ничего, если им придется действовать на свою ответственность. И действительно, этого трудно ожидать от тех, кто никогда не знал, что такое ответственность, и кто с такой же пассивной покорностью пойдет на смерть, как если бы ему было приказано качать воду или сечь своего товарища».

Взгляды и оценки классиков марксизма на военные события середины ХІХ века и роль России в этот период коренным образом отличаются от сформировавшейся в российской официальной историографии точки зрения. И это утверждение справедливо по отношению не только к дореволюционным, но советским и даже подавляющему большинству постсоветских российских историков. А горькие и во многом обидные мнения вождей пролетариата, особенно касающиеся класса чиновников, остаются, к сожалению, справедливыми и актуальными для современной России.

В более поздних трудах (70—80-е годы ХІХ в.) они во многом пророчески предсказывают решающую роль России в революционном процессе в Европе. Энгельс писал в 1878 г.: «Русская революция уже назрела и вспыхнет скоро, но, раз начавшись, она увлечет за собой крестьян,и тогда вы увидите такие сцены, перед которыми побледнеют сцены 93 года. А раз уж дело дойдет до революции в России — изменится лицо всей Европы».

Анализ трудов Маркса и Энгельса, посвященных России, показывает, что они глубоко разбирались во внешней и внутренней политике и экономике империи. Их выводы хорошо аргументированы и подтверждены многочисленными ссылками на европейские и российские печатные труды того времени. Их оценки, часто обидные и пренебрежительные, в целом лежат в русле европейской общественной мысли. Но именно последнее обстоятельство и объясняет не просто замалчивание, а практически табуирование в советские времена темы «Маркс, Энгельс и Россия».

Верные наследники и продолжатели

Еще одна тема, относящаяся к наследию классиков марксизма, вызывает много вопросов: «В какой степени их учение можно было использовать в условиях России начала ХХ века и как большевики это осуществили на практике?» В СССР во времена хрущевской оттепели, а на Западе — еще раньше в реформаторском крыле коммунистического движения все больший вес приобретали мысли о том, что классики разработали свою теорию для развитых капиталистических стран и к относительно отсталым сельскохозяйственным государствам она слабо применима. А что касается большевиков, то они извратили великое учение…

На самом деле легко доказать, что большевики — это не столько верные ученики, сколько последовательные и скрупулезные исполнители практической программы Маркса и Энгельса. Не только стратегия, но и их тактика почти дословно, в мелких подробностях списана из трудов вождей пролетариата. Для обоснования этого рассмотрим программные тезисы «Манифеста Коммунистической партии»:

«Коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности...

Коммунисты открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя…

Мероприятия по завоеванию политического господства пролетариатом:

1. Экспроприация земельной собственности.

2. Высокий прогрессивный налог.

3. Отмена права наследования.

4. Конфискация имущества всех эмигрантов и мятежников.

5. Централизация кредита в руках государства.

6. Централизация всего транспорта в руках государства.

7. Увеличение числа государственных фабрик, орудий производства, расчистка под пашню и улучшение земель по общему плану.

8. Одинаковая обязательность труда для всех, учреждение промышленных армий, в особенности для земледелия.

9. Соединение земледелия с промышленностью, содействие постепенному устранению различия между городом и деревней.

10. Общественное и бесплатное воспитание всех детей… Соединение воспитания с материальным производством».

Из этих тезисов видно, что Маркс и Энгельс оставили своим верным последователям подробную практическую программу действий. В ней четко прописана необходимость перехода к плановой централизованной государственной экономике с пресловутой «вертикалью власти». В этой программе содержатся подробные рекомендации по «реформированию» сельского хозяйства — здесь заложена не только целесообразность создания крупных колхозов и совхозов и освоение целинных земель, но даже и формирование строительных отрядов и «зеленых цехов» в вузах и на промышленных предприятиях для оказания «действенной помощи селу». Сформулированы в этой программе и основные принципы социальной политики — уравниловка и патернализм.

По большому счету действия большевиков отличаются от марксистской программы только запредельной лживостью и лицемерием в идеологии. Что же касается практики, то они не отступали ни на шаг от заветов классиков.

Маркс и Энгельс в своих основных выводах и рекомендациях были не только последовательны, но и в рамках своей концепции честны и порядочны. Они, в отличие от большевиков, не обещали народам мир и свободу самоопределения. Разделяя народы на «исторические» и «воображаемые», они предлагали всем им слиться в единую пролетарскую нацию, в которой «национальные особенности и противоположности» полностью исчезнут. Большевики же, полностью разделяя этот тезис и стремясь на практике создать «единый советский народ», на первых порах обманули многочисленные народы Российской империи, пообещав им мир, свободу и самоопределение.

Классики не обещали землю крестьянам, неоднократно подчеркивая «реакционность» последних. Абсолютно соглашаясь с таким выводом и людоедски уничтожая в России и, особенно на окраинах империи (Кубань, Дон и Украина), крестьянство как класс, большевики подло обманули крестьян и, пообещав землю, насильственно загнали их в совхозы, колхозы и бараки промышленных «строек коммунизма» и построили на их крови и костях «великий, могучий Советский Союз».

Самое интересное, что Маркс и Энгельс не обещали фабрики рабочим. Исходя из контекста их произведений, под диктатурой пролетариата они понимали прежде всего диктатуру пролетарского государства, т.е. диктатуру государственного и партийного (классового) аппарата, централизованно управлявшего всем народным хозяйством в интересах трудового народа. Рабочий класс очень быстро почувствовал на своей шкуре все прелести такой «диктатуры пролетариата», но и он был обманут броскими лозунгами большевиков.

Природа «российской податливости» марксизму

В связи с рассматриваемой темой возникает еще один вопрос: почему именно Россия столь близко восприняла марксистское учение, которое почти на целый век определило ее политическое, экономическое и социальное развитие? Как могло случиться, что европейские ученые и публицисты Маркс и Энгельс, создавшие свою теорию в других условиях и для других наций и государств, отличавшиеся, мягко говоря, презрительным отношением к России и ее народам, стали на ее просторах непререкаемыми вождями? Для объяснения этого феномена необходимо учитывать не только специфику исторического, политического и экономического развития страны, но и особенности этнопсихологии нации, которые формируются веками и являются достаточно устойчивыми. В 70—80 гг. ХХ века, когда в мире резко ускорились процессы глобализации и создание международных транснациональных корпораций приобрело массовый характер, выводами и рекомендациями социологов и этнопсихологов стали интересоваться не только узкие академические круги, но и политики, а также представители крупного бизнеса и менеджмента. Именно тогда было сформулировано современное понятие организационной национальной культуры как совокупности знаний, убеждений, ценностей и характерных для большей части социума стереотипов поведения и мышления.

Классическим примером использования достижений этнопсихологии в экономике являются исследования известного голландского социолога Г.Хофстеде, который на основании обширных исследований в 40 странах мира выделил четыре функциональных шкалы, характеризующих организационную национальную культуру:

1. Дистанция власти, определяющая культуру власти и показывающая, какие взгляды на неравенство властных полномочий различных государственных институтов и людей преобладают в обществе. При короткой дистанции власти общество настроено на равенство в полномочиях (англо-саксонские и скандинавские нации). При большой дистанции власти в обществе сложилось относительно терпимое отношение к неравенству в полномочиях (большинство наций Азии и Латинской Америки).

2. Неприятие неопределенности, характеризующее, как большинство общества относится к непредсказуемости, неясности и отсутствию жестких структур. При низкой степени неприятия неопределенности большинство членов общества готовы рисковать, менять работу, профессию и место жительства (англо-саксы, норвежцы). При высокой степени неприятия неопределенности люди больше всего ценят стабильность (арабы, латиноамериканцы).

3. Индивидуализм/коллективизм. При индивидуализме в обществе превыше всего ценится личная свобода и свободная социальная структура (западные страны и этносы). При коллективизме во главу угла ставятся общие (национальные, государственные или религиозные) ценности, господствуют патерналистские настроения (нации Азии, Африки и Латинской Америки).

4. Мужественность/женственность, характеризующая культуру, цели и задачи и показывающая превалирующие в данном обществе ценностные критерии. Мужественность означает, что в обществе ценится стремление к успеху, героизму, уверенность в себе, повышенное чувство индивидуальной ответственности (Япония, ФРГ, США). Женственность отражает высокую ценность устойчивых человеческих взаимоотношений, качества жизни, гибкости и податливости (Индия, Таиланд).

Я бы взял на себя смелость дополнить эту шкалу Хофстеде еще одним понятием — подростковость, которую охарактеризовал бы преобладающей в обществе инфантильностью, неустойчивостью и несформированностью ценностных критериев, пониженным чувством индивидуальной и национальной ответственности.

Если не учитывать безусловно имеющиеся отличия в менталитете французов, англичан, немцев и других европейских народов, которые дотошно исследовал Хофстеде, то обобщенно организационную культуру Запада можно в рамках предложенной парадигмы охарактеризовать как индивидуалистическую, мужественную, с низкой степенью неприятия неопределенности и короткой дистанцией власти.

Хофстеде не проводил исследований на территории СССР, но позже по косвенным признакам определил, что по его шкале организационная культура России в целом противоположна западной и характеризуется коллективизмом, женственностью (подростковостью), высокой степенью неприятия неопределенности и большой дистанцией власти.

Исторический экскурс показывает, что вирусу марксизма сильно податливы ярко выраженные коллективистские, женственные или подростковые нации с длинной дистанцией власти (Россия, Китай, Куба, Вьетнам). В странах, где организационные национальные культуры по четырем шкалам Хофстеде не отличаются четкой определенностью (например, Франция, Германия, Италия или Греция) и имеют по соответствующей шкале скорее средние показатели, марксистская идеология хотя и не заняла господствующих позиций, но сыграла определенную роль.

Что касается государств с ярко выраженной индивидуалистической или мужественной ментальностью наций (США, Великобритания, Япония), то у них явно имелся стойкий иммунитет против марксистского учения, которое в этих странах осталось глубоко маргинальным.

Не следует забывать, что в середине ХІХ века в Европе все больших оборотов набирал процесс приобщения к политической и общественной жизни относительно широких народных масс. Маркс и Энгельс одни из первых чутко уловили эти новые тенденции и в своих трудах, общественной и революционной деятельности сделали ставку на большинство — «трудовой народ». Марксизм не юлил и не просил властей предержащих поделиться, а с сознанием правоты требовал радикального передела собственности. Такое простое, понятное и справедливое учение соответствовало не только сознательным, но, главное, подсознательным устремлениям миллионов эксплуатируемых, униженных и оскорбленных, ведущих в то время тяжелую борьбу за выживание.

Общественная мысль Запада восприняла марксизм как серьезное предупреждение. Во многом благодаря Марксу и Энгельсу все больше представителей западного истеблишмента начали понимать опасность, исходящую от недооценки требований и устремлений широких масс трудового народа. Во второй половине ХІХ в. на Западе начал формироваться так нелюбимый Марксом и Энгельсом средний класс, представители которого уважительно относились к науке и новым технологиям и в основном не принимали идеалов «социалистического муравейника», лишенных свободы, любой мотивации к творческому труду и уважения к личности.

Совсем другая ситуация сложилась в то время в России. Во-первых, подавляющее большинство трудового народа, почти поголовно неграмотного, оскорбленного и униженного, испытывало страшный гнет со стороны господствующих классов, и уровень ненависти со стороны рабочих и крестьян к господам зашкаливал. Во-вторых, в отличие от Запада, в России в среде господствующих классов веками формировалась острая конфликтность и взаимное неприятие — мелкое и среднее чиновничество, низшие чины офицерского корпуса и разночинная интеллигенция почти в такой же степени, как и простой народ, считали себя униженным и остро ненавидели «высоких господ». В-третьих, на все это накладывался национальный гнет по отношению к нацменьшинствам — полякам, украинцам, латышам, евреям, татарам и др., который часто носил бессмысленно тупой, брутальный и оскорбительный характер.

Что касается трудового народа (а накануне Октябрьской революции более 80% населения России составляли крестьяне), то, как точно отметил Маркс, им была абсолютно чужда идея частной собственности на землю, и по своему духу и традициям они были по большому счету стихийными марксистами.

Поэтому совершенно не случайно во время Первой мировой войны, которая обострила классовые и национальные противоречия, в России произошла сначала Февральская революция, продемонстрировавшая полную неспособность господствующих классов взять под контроль разбушевавшуюся народную стихию, а затем Октябрьская революция, которую сумели «оседлать» марксисты-большевики. лозунги большевиков, вопреки мнению либералов и «почвенников», были близки и понятны большинству населения России. не столько относительно немногочисленные пролетарии, сколько солдаты и матросы деморализованной армии (а это на 90% были выходцы из бедного безземельного крестьянства), подстрекаемые многочисленными представителями разночинной интеллигенции, в том числе и национальной (польской, латышской, еврейской, украинской, грузинской и т.д.), стихийно поднялись на борьбу с чужой и порочной властью, доведшей народ до крайности.

А когда большевики бросили в эту раскаленную массу лозунг «Мир — народам, земля — крестьянам, фабрики — рабочим, — вернуть народу награбленное», успех их политики на первых порах был обеспечен. Позже народы России вместо мира и свободы вплоть до государственного самоопределения получили непрекращающуюся борьбу с «буржуазным национализмом», голодоморы, депортацию; крестьяне вместо земли получили раскулачивание и коллективизацию с колхозами, совхозами и закрепощением гораздо более жестким, чем при царизме. А рабочие, вместо фабрик и диктатуры пролетариата, приобрели диктатуру партийного и административного аппарата и абсолютное бесправие не только в политической и общественной жизни, но и на производстве. Но было уже поздно: большевики быстро уничтожили или изгнали из страны почти всех инакомыслящих, создали монолитную диктатуру партийно-государственного аппарата и построили тоталитарное государство с абсолютным контролем не только политической, экономической и духовной, но и, по сути, личной жизни граждан этого общества.

Большевики на подсознательном уровне чувствовали, что удержаться у власти они смогут лишь в обстановке непрекращающейся борьбы с внутренними и внешними врагами. Поэтому «назначение врагов», как и «назначение героев» было едва ли не главным делом партийного аппарата. Что же касается экономики, то плановая централизованная государственная (все четко — по заветам Маркса) система хозяйствования с самого начала показала свою абсолютную неэффективность. Ни в сельском хозяйстве, ни в легкой, ни в тяжелой промышленности, за исключением военно-промышленного комплекса, на который были брошены едва ли не все финансовые и интеллектуальные ресурсы страны, советская система не смогла достичь весомых результатов.

Если советская плановая централизованная система хозяйствования еще могла приносить определенные результаты при переходе от сельскохозяйственного к индустриальному укладу, в массовой распашке земель, строительстве заводов-гигантов, выпускающих в громадных никому не нужных количествах металл, станки, тракторы и пушки, то для построения современной, высокотехнологичной и наукоемкой экономики она была совершенно не приспособлена. Советский Союз еще продержался в 70-е — начале 80-х гг.
ХХ века по инерции и за счет экспорта нефти, но как только мировые цены на нефть резко опустились, пришел неизбежный конец советской системы.

Постсоветский синдром

А дальше на территории распавшегося СССР произошли, казалось бы, разновекторные события, которые, тем не менее, можно объединить общим термином «постсоветский синдром». Это сложное явление можно охарактеризовать сохранением в общественном сознании большинства социума стран советской (марксистско-ленинской) системы ценностей и во многом из-за неспособности этих государств на современный лад трансформировать и экономику, и политику.

Казалось бы, большинство населения бывшего СССР на своем горьком опыте должно было убедиться в полном провале марксистско-ленинского проекта построения социализма. Экономическая, политическая и социальная практика в СССР и, что особенно убедительно, в Германии, Корее и Китае (на примере сравнительных показателей качества жизни в разных частях этих стран, соответственно с плановой социалистической и рыночной экономиками: ГДР — ФРГ, КНДР — Южная Корея, КНР — Тайвань), неопровержимо доказала полный крах марксизма. Однако следует учитывать, что систематическое уничтожение и запугивание лучшей — творческой, оригинальной и думающей — части общества привело к чудовищной деградации, исказившей даже трудовые и бытовые навыки и традиции народа. В обществе расцвели «пофигизм», показуха, не только крупное, но и повсеместное мелкое воровство, уровень социального капитала — взаимного доверия — упал почти до нуля.

Метастазы большевизма пронизали за 70 лет практически все советское общество. К сожалению, даже те его слои, которые считали и в настоящее время считают себя противниками марксизма и советской системы, серьезно заражены этой инфекцией. Часто, не осознавая этого, в своей политической, хозяйственной и даже научной деятельности, позиционируя себя либералами, рыночниками и европейцами, они остаются во многом «большевиками».

На постсоветском пространстве не произошло переосмысления ни своей, ни чужой истории. Поэтому мы, в своем подавляющем большинстве, продолжаем жить со старыми мифами, старыми фильмами, старыми героями и безнадежно устаревшими принципами управления. В сознании не только народа, но и элиты прочно засела марксистская мысль о том, что «любая кухарка может руководить предприятием и даже государством».

Наше «коллективное сознательное» да и «бессознательное» содержит пеструю и причудливую смесь архаичных (феодально-крепостнических) традиций и марксистских принципов:

 — неуважение к отдельной личности и низкая цена человеческой жизни, преобладание в сознании большинства патерналистских настроений, личная безответственность;

 — жесткое деление всех людей на два сорта: свои и чужие;

 — вечные поиски внутренних и внешних врагов и постоянная борьба с ними «до победного конца»;

 — неуважение к знаниям, терпимое отношение ко лжи и лицемерию в истории, политике и общественной жизни, вера в мифы и чудеса;

 — агрессия, злоба и зависть к чужим, особенно «умным», успешным и богатым;

 — неуважение к частной собственности, особенно соседской.

Могут заметить, что нельзя «вешать всех собак» на марксизм, что Маркс и Энгельс в прямом виде не провозглашали эти принципы в своих трудах. Но пора уже понять, что совершенно неважно, что провозглашается в том или ином учении — важнее, к каким результатам приводят провозглашенные принципы и системы ценностей. А марксизм, как доказала практика его применения в разных странах, с неизбежностью приводит к разрухе не только в экономике, но и в головах людей, которые поддаются на его «справедливые» лозунги и призывы.

Учитывая вышеизложенное, можно констатировать, что на постсоветском пространстве не только в политике, экономике, но и в системе жизненных ценностей во многом сохраняются элементы марксистской идеологии. Радикальный дух учения Маркса и Энгельса является иногда неосознанно важной составляющей мировоззрения как простых людей, так и властей предержащих. К сожалению, и через 20 лет после краха советской системы есть все основания сказать о России, перефразировав слова великого национального поэта: «Здесь русский дух, здесь Марксом пахнет».