Госпитали переполнены на юге и в Ростове-на-Дону

Совет по правам человека попросил Следственный комитет расследовать гибель девяти контрактников. Соответствующая просьба появилась на сайте СПЧ.  Обращение составлено членами Совета при президенте России по развитию гражданского общества и правам человека Сергеем Кривенко и Эллой Поляковой.

Они направили интернет обращение в Военно-следственное управление СК России с просьбой провести проверку указанной информации. Информация о гибели девяти военнослужащих поступила еще две недели назад.

Элла Полякова, глава организации «Солдатские матери Санкт-Петербурга» и член Совета при президенте России по развитию гражданского общества и правам человека, прокомментировала Дождю эту тему. Поговорили о том, сколько получают контрактники, почему скрывают информацию о том, сколько пострадавших десантников и солдат-контрактников и где они пострадали, в какие госпитали поступают раненные военные и почему их увольняют «задним числом».

Казнин: Элла Михайловна, у вас какая-то новая информация появилась?

Полякова: К великому сожалению, нет. У нас просто другой много новой информации. В воскресенье я была в инфекционной боткинской больнице у новобранцев, несколько человек с менингитом, а много с ОРЗ были госпитализированы. Со слов ребят, около 300 человек заболело. Этим мы занимались три дня. Это академия Можайского в деревне Лехтуси в Ленинградской области.

По поводу событий раненные – убитые, мне известно где, в каком месте военнослужащие, контрактники офицеры. К нам поступила информация по поводу шалинской бригады, где очень много погибло в эти дни ребят. Мы с Сергеем Владимировичем Кривенко, с Людмилой Васильевной Богатенковой сделали запрос в Следственный комитет и во все компетентные органы с вопросом, что это такое, чтобы провели расследование и разобрались, где произошли этим смерти.

Кроме того, я знаю, что переполнен госпиталь в Ростове-на-Дону, переполнены госпитали на юге, причем в госпитале в Ростове-на-Дону, в лагерном госпитале находится тот контрактник, который обращался к нам, когда мы были в Чечне, в Грозном, когда у нас было выездное заседание президентского совета, и вот эти контрактники к нам обращались. Они уже побывали в Крыму…

Монгайт: А с какими вопросами они к вам обращались?

Полякова: Там только контрактники одни. Они обращались с нарушениями их социальных прав и служебных, то есть не соблюдался закон о ветеранах, не соблюдался закон о воинской обязанности, закон о социальной защите военнослужащих.

Монгайт: И вот они где-то оказались в районе боевых действий, и сейчас они находятся в госпитале?

Полякова: Да. И сейчас один из них в госпитале.

Монгайт: А вам удалось с ним пообщаться каким-то образом? Вы выяснили, где он пострадал?

Полякова: Пока нет. Мне сегодня только сообщили, у меня даже ни минуточки не было, чтобы с ним связаться. Но я надеюсь, что он электронное письмо пришлет.

Монгайт: На ваш взгляд, каким образом Министерству обороны и другим важным властным органам удается скрывать информацию о том, где такое количество военнослужащих пострадало?

Полякова: У нас Министерство обороны очень многому научилось, исправило ошибки. Какие потери были у нас в чеченских войнах, и общество было информировано. Пока мы сами молчим, пока мы сами не разбираемся, это и происходит. Но сейчас феномен новый. Вроде бы те дагестанцы, которые подписывали контракты, и им платили по 250 тысяч рублей, за деньги они отправлялись туда. И когда я разговаривала с той же Людмилой Васильевной Богатенковой, я говорю: «Почему они соглашаются идти на смерть?», она говорит: «Вы знаете, там безработица. До конца контракта надо еще два года дожить, а еще сына надо поднять». Вот эта экономическая неприглядная ситуация толкает людей в такие ситуации.

Монгайт: Очень интересно, мы впервые слышим эту существенную цифру. Вы не знаете, это был единый платеж за все время их службы или это ежемесячная зарплата?

Полякова: Я думаю, что это разовый платеж, но у меня документальных доказательств нет, пока только свидетельства Людмилы Васильевной есть на эту тему. Но самое неприятное, и тут нам надо вместе разбираться, встретиться с ранеными, живыми людьми. Когда они возвращаются раненые или какие, их задним числом увольняют, чтобы не было никакой социальной ответственности перед ними и перед семьями. Вот это страшная история. Потому что документально ни один из них не может подтвердить, что он где-то участвовал в каких-то боевых действиях. Россия войну не ведет, никаких боевых действий нет, они считаются на полигоне. Где? Предположим, в Белгородской области.

Монгайт: А откуда к вам попала информация про раненых, которые попали в питерский военный госпиталь, вот эти 100 человек? Откуда информация?

Полякова: Сегодня я разговаривала с мамой, которая обратилась к нам уже недели три назад. Он в Пскове во Владимирском лагере, там есть такая воинская часть 6-ой армии, и он был на полигоне. Его права очень серьезно там нарушали. Мама к нам обратилась, и мы вместе с командованием все-таки вернули этого мальчика во Владимирский лагерь именно из Белгорода. Я знаю, что там много нарушений. Но когда у нас была встреча с министром обороны Шойгу, было подписание совместного договора с президентским советом, то тогда мы предложили поехать в эти лагеря.

Монгайт: А как вы узнали про раненых, которые попали в питерский госпиталь, про эти 100 человек?

Полякова: Этого я не знаю. Это проблема дезинформации, непонятной ситуации у нас с нами, потому что я этой информацией не располагаю. А вот с этим вопросом ко мне обращаются журналисты, и вы в том числе.

Монгайт: Вы будете каким-то образом расследовать, существуют ли эти 100 раненых?

Полякова: Обязательно.