Армия и добровольцы

Вербовка. Обучение. Деньги. Вооружение. Потери. Об этом на условиях анонимности рассказал редакции один из добровольцев

Российские военнослужащие на бронетехнике. Каменск-Шахтинский, Ростовская областьReutersСобеседник — мужчина за тридцать, в составе российского миротворческого контингента участвовал в нескольких военных кампаниях. На гражданке работал в личной охране. В Ростовской области находился около недели, вчера в составе своего подразделения пересек границу.

— Что с псковскими десантниками?

— Знаю, что они обеспечивали коридор через границу. Некоторые погибли.

— Срочники?

— Ну как? Если ты служишь полгода, ты уже имеешь право заключать контракт. Но ты же слышала по телевизору: все как бы в отпуске, все вопреки желанию Минобороны там оказались.

— То есть это регулярная армия?

— Да.

— Зачем тогда добровольцы, если есть регулярная армия?

— Регулярная армия дороже. Еще, наверное, думали, что добровольцев будет больше. Что мы сможем переломить ход войны.

Набор

— Как вас вербуют?

— Ну есть несколько путей. Если узкая специальность — то через военкомат, таких по домам искали. Очень востребованы ВУСы 107, 106, разведка, диверсионные специальности.

Второй — из ветеранских организаций. Их очень много. «Боевое братство», «Ветераны боевых действий», «Ветераны Афганистана», «Воины-интернационалисты». Просто на очередном собрании предлагают, спрашивают: кто хочет? Желающие находятся. В основном это военные, которые находятся на пенсии по разным причинам. Сокращенные в результате сердюковских реформ, например. Их записывают, потом вызывают на беседу. Беседу проводят фээсбэшники. Это в основном формальность: берут почти всех.

— Всех?

— Да. У одного уже здесь, на сборном пункте, спрашивают домашний адрес. Он мнется: «Я не по прописке живу». — «А где ты живешь?» — «Ну я не дома живу». Короче, оказалось, он на вокзале ночует. С вокзала подобрали. Есть совсем пожилые люди. У одного парня вообще олигофрения, ну ЗПР (задержка психического развития), его пока на кухню поставили готовить, кто-то же должен. Думаю, вербовщикам платят за каждого человека, вот и все. По их отчетам, наверняка все добровольцы — супербойцы, суперспециалисты.

Не берут только тех, кому нет 25. Наверное, потому что у молодых еще очень сильная связь с семьей, с родителями.

Основной набор через казачество. Основная масса через них попадает. «Союз казаков России», «Всевеликое войско Донское». Они друг друга ненавидят, не признают, но людей набирают и те и другие. Кому-то давят на патриотические чувства, кого рублем заманивают. Некоторые и денег-то не видели таких.

— Каких?

— Общая сумма приходит на все подразделение, а дальше от командира зависит, кто и как их распределит. В разных отрядах все по-разному. Вообще все распределяется согласно штатному расписанию. У нас — от 60 тысяч рублей, есть те, кто получает 80, 90 тысяч, командиры — даже больше. Но 60 тысяч рублей для рядового бойца — предел.

— Это за какой срок сумма?

— За месяц. Человек сам заявляет, на сколько хочет поехать. Минимум по месяцу, некоторые заявляются на большее время.

Предусмотрены еще компенсации. Легкое ранение — 120 тысяч, среднее — 180, тяжелое — 360 тысяч. Но какой тут критерий, непонятно. Ногу ножиком ткнуть — это же уже легкое ранение, нет? За смерть — тоже 360 тысяч родственникам выплата плюс организация похорон. Но это уже не проверишь, конечно.

— Выплаты всегда происходят?

— По-разному очень все происходит. Я знаю, что две недели назад один казачий атаман — позывной «Терек» — свалил с деньгами всего отряда. Отряд был больше 100 человек. У каждого он украл от 2000 до 3000 долларов. Вот и считай. ФСБ начала проверку, но, думаю, если этот «Терек» поделится с кем надо, ничего ему за это не будет. Казачьи атаманы — часто проходимцы. Сами себе назначают воинские звания. В армии он ефрейтор был, здесь — полковник. В армии не служил, а здесь на погонах три звездочки имеет. А по факту на месте кладут много народу по дурости. Был такой атаман Самурай, он стоял недалеко от Снежного, вроде в Димитровке. Капитан милиции в прошлом, родом из Приморского края. У него вообще почти всех бойцов убили. Он вернулся, сейчас набирает новых.

Кстати, атаманы занижают сумму выплат за дырки (за ранения. — Е. К.). На руки выдают сотню, остальное — себе. И никто их не контролирует.

Вообще нас предупреждают, что заплатят за ранение, только если вернешься в составе своего подразделения. Предупреждают, что, если уйдешь к одному из полевых командиров, будет ответственность за наемничество, то есть уголовное дело возбудят. Если ты идешь со своего отряда к Безлеру ну или к другому полевому командиру, а потом вернешься в Россию, — сядешь в тюрьму.

— Почему?

— Иначе анархия. С какими людьми уезжаешь —  с такими и должен вернуться. Если хочешь поехать еще, ты просто ждешь переформирования и идешь со следующим отрядом.

— Известно, откуда эти деньги?

— Утверждать точно не могу. Кто-то говорит, что платит Янукович и его окружение.

— Когда их выдают?

— Перед самой отправкой. Ребята называют банковские карты, счета, на которые перечислить, командир подразделения едет до ближайшего банка, там делает переводы.

Отправка

— Как все работает?

— После беседы с «фейсами» направляют в Ростов. Адрес сборного пункта не называется, но на вокзале тебя встречают. По приезде компенсируют стоимость билетов.

— То есть билет покупаешь сам?

— Ну да. Иначе можно сдать билет, никуда не поехать и получить деньги. Неофициально же все. Билет на самолет стоит, предположим, 20 тысяч. Вербовщик заявит, что набрал группу 100 человек, потом сходит сдаст билеты — вот уже 2 миллиона. Это же Россия.

— Где сборный пункт?

— Он находился на базе отдыха «Минплита» (санаторий в городской черте Ростова-на-Дону. — Е. К.), сейчас уже не знаю. Сдаешь все документы под роспись — паспорт номер такой-то, военник номер такой-то, банковские карты. Все остается на сборном пункте. Идея в том, что ничего не должно выдавать нашу принадлежность к России. Снимают отпечатки пальцев, фотографируют. Местные фээсбэшники проверяют, находишься ли ты в розыске, совершал ли уголовные преступления, где служил и служил ли на самом деле. Некоторых заворачивают по результатам проверки. Присваивают позывной. Потом направляют на Зеленый остров (небольшой остров посреди реки Дон, в городской черте Ростова-на-Дону, на острове находится несколько турбаз. — Е. К.), на базу отдыха Каравай. Там щитовые домики, живем по четыре человека. Перекличка тоже проводится по позывным.

— На турбазе живет кто-то кроме вас?

— Нет. Местные иногда забредают на наш пляж, видят, как мы бегаем кроссы. Вообще их нервирует, что на острове куча парней в камуфляже. Видно же, что мы нерегулярная армия, люди пугаются. Несколько раз даже полицию вызывали… Было поймано несколько журналистов, которые без спроса пытались фотографировать, переписали их паспорта, дальше не знаю.

— Что происходит на базе?

— Мы ждем, когда наберется достаточное количество людей, чтобы нас отправили на полигон. Еще проводятся занятия, но тут уже от командира подразделения зависит все. Заботится ли он о подготовке. В основном дают ФИЗО, МПД, ТСП, топографию и ВМД (физподготовка, минно-подрывное дело, тактико-специальная подготовка, работа с картами, военно-медицинское дело. — Е. К.). Но никакого оружия на острове нет, сразу скажу.

Некоторые люди уходят, когда видят, какой тут бардак. Вот приезжает кадровый военный, командир полка — его ставят командиром батальона. Ну хорошо. Он посмотрел, как все организовано, начал вопросы задавать. Такой умный? Иди отсюда! Вместо него поставили алкаша беззубого. Что он им скажет? Те, кому отдан на откуп наш вопрос, — дилетанты. У них нет академического военного образования.

…Потом нас направляют на полигон для боевого слаживания. Всего несколько дней на это дают. Многие на этом этапе понимают, что их физические данные не подходят для такого, и уезжают. На полигоне уже выдают оружие. Форму… Цифра, причем такая, что российской армии не снилась, специально под украинскую зеленку, под тамошнюю природу посчитана, и качество материала другое совсем. Если батальон формируется как мотострелковый, даются танки, БМП, БТР. При этом бардак дикий. Говорят: так, вы трое теперь танкисты, а вы будете артиллеристами. Нормально? Несколько дней учатся люди всего, понимаешь? И все, вперед, на укропов. Я видел, как оружие, транспорт выдавались вообще без расписки, просто люди подходили, говорили: мы с такого отряда, нам нужны два калаша и машина… И им давали. На полигоне сдаем наши мобильные телефоны. Как штат заполняется, группу отправляют. Боевую задачу объясняют непосредственно перед пересечением границы или по прибытии в центр сопротивления в Луганской, Донецкой области.

— Где этот полигон?

— Сначала был около поселка Веселый. Его сделали просто в чистом поле. Там толклась куча всякого народа, скопилось большое количество бойцов. Кто нормально группой из-за границы выходит, идет на полигон. Дезертиры туда же шли, жили даже не на территории, а буквально в кустах. А чего им: рюкзак под голову подложи и спи. Ждали, когда их домой отправят. Жены ушедших бойцов тоже приезжали своих мужей искать, и их там оставляли тоже жить, чтобы шума не поднималось. Полный бардак был. Потом размещали на постоянном армейском полигоне около Персиановки (поселок Персиановский. — Е. К.). Туда же приходили местные отряды ополченцев из Луганска на переформирование. Тысяча с лишним человек одновременно находится на полигоне. Потом нас перебросили в Кузьминку (полигон в Ростовской области, на котором в марте этого года проводились масштабные учения ВДВ под руководством генерала Шаманова. — Е. К.), это ближе к границе, удобнее.

— Часто отправляются колонны с техникой?

— Практически каждый день.

— Почему тогда ополчение жалуется, что мало тяжелой техники?

— Не знаю. Каждый отряд получал танки и прочие железяки. Другое дело —  обычно ее ломали или бездарно губили в первом же бою. Потому что колхозников много, а специалистов — мало. Потом, горючего нет столько, боеприпасов.

Я знаю, что технику, оружие для нас перегоняли в Ростовскую область из Крыма. То, которое оставляли в воинских частях украинские военные, когда их наши попросили уйти. Потому что СБУ способна проследить судьбу оружия. А так что они проследят? Оружие было выписано украинской армии, ну и все.

— Это единственный путь через границу?

— Нет, конечно. Есть сумасшедшие, самоходы. Есть другие организованные группы. Я знаю, что всего два приемных пункта в Ростове. Батальон «Восток» отдельно от нас собирают. Они прибывают в другое место, чтобы не было конфликтов. Там в основном чечены. Вот пишут, что там кадыровцы, но там не кадыровцы, там сулимовцы, те, кто служил у Сулима Ямадаева. Но есть и те, кто служил в полку имени Ахмата- Хаджи Кадырова тоже, да.

Еще один приемный пункт — в Подмосковье, под Солнечногорском, но туда берут только определенные воинские специальности, очень строгий отбор. Я не захотел через Подмосковье, потому что мои друзья, товарищи шли отсюда. И там дольше группы формируют, дольше отправляют. Не хотел затягивать все это до бесконечности.

— Кто курирует весь процесс?

— Начинало все казачество, ФСБ отвечала за секретность, а Минобороны предоставляло матобеспечение, так скажем. Сейчас есть разговор, что для нас даже будут разработаны контракты с Минобороны, как для гражданских специалистов. Будут сделаны жетоны, по образцу военных, но не совсем такие. Проблема идентификации тел остро стоит.

Потери

— Потери большие?

— Потери огромные. В чеченской кампании мы таких потерь не несли. Те, кто едет, по большей части — люди абсолютно необученные. До 50% закладывают на трехсотых, двухсотых, дезертиров. Многие на самом деле не понимают, куда едут. Там идет настоящая, полномасштабная война. Попадая в условия активных боевых действий, многие бросают оружие, драпают.

Вот один из отрядов зашел, в 300 человек. 200 человек в первую неделю — двухсотые и трехсотые. Артиллерией обработали по позициям, вот и все. Другой отряд пошел, 82 человека, в первые дни — 30 раненых, 19 мертвых.

Если у командира крепкие нервы, он через коридор старается обратно вынести и двухсотых, и трехсотых. Но обычно не всех удается вывезти. Украинцы не дают тела обменять. Или ополченцы не знают, куда отправлять тела. Хоронят там. Ты гибнешь, а местное ополчение знает только твой позывной.

Некоторые полевые командиры по закону военного времени начинают действовать. Расстреливают за мародерство. Такие тела тоже есть. Народ едет разный. Но среди добровольцев такое меньше распространено. Поэтому местное население относится к нам лучше, чем к ополченцам. Говорят: «Вы просите, но не грабите». Для некоторых законы войны — это забрать то, что плохо лежит.

Есть там один армянин, собрал человек 30, типа подразделение. Взимает дань с каждой гуманитарки. Хочешь провезти гуманитарку — плати. Те, кто не платил, рано или поздно нарывались на украинскую армию. Ему уже предъявляли. Он говорит: «Доказательства есть? Нет — ну вот и все».

…Нужно сказать, что до 4 июня анкетирование добровольцев не велось вообще. То есть все, кто погиб до 4 июня, — неизвестные. На сборном пункте сейчас столько паспортов хранится… Причем одна из девочек, которая работала на сборном пункте, три недели назад исчезла с частью анкет. Говорят, она украинская патриотка. Тех, чьи анкеты она унесла, даже предупредили, что они теперь невыездные, вероятно.

Если тело бойца пересекает границу, сразу же назначаются люди, которые везут его родственникам. По-прежнему все идет через Военвед (бывший военный городок в Ростове, где находится госпиталь 1602 с центром приема-отправки погибших и трупохранилищем. — Е. К.), там пакуют и отправляют сразу. Этот процесс тоже курирует ФСБ. Но мне тоже пришлось поучаствовать.

— Как?

— Там воюют несколько моих друзей. Мне пришла SMS с украинского номера: «Такой-то 200». Я позвонил, мне подтвердили. Я позвонил его семье. Они теперь считают, что я косвенно виноват в его смерти, потому что знал, что он в Украине, а они нет. Это в принципе стало одной из причин, почему я тут.

Некоторые ребята в анкетах телефоны родственников намеренно не оставляют.

— Почему?

— В голову не залезешь, почему. У всех разная ситуация. У нас в отряде есть парень, у которого жена на седьмом месяце беременности. Еще один рассказывает маме, что он строит в Ростове метро. Ну типа к ЧМ-2018.

— Твои родные знают?

— Да.

— И как относятся?

— Ну они против. Но у меня не очень много родственников.

— Ты можешь объяснить, зачем туда идешь?

— Две причины. Первая — главная. Там есть какая-то часть правды. Там пролилось немало крови, и киевская власть, если она считает себя официальной властью, несет за это ответственность. Эту власть надо свергать. Без вооруженного конфликта это сделать невозможно. Я не за власть Стрелкова, Безлера или этого, «Царя». А за людей, которые живут на этой земле.

Потом. Самые счастливое время моей жизни, те дни, которыми я могу гордиться, — это дни на войне. Я не могу смотреть по телевизору, что там творится. Или узнавать от друзей, которые воюют там. Считаю это невозможным. Как я буду выглядеть в их глазах? Ну вот если я вернусь сейчас. Съездил, посмотрел, какой тут бардак, испугался и свалил. А так я иду вместе с ребятами и, если смогу, спасу их жизнь, сделаю все для этого. Такие ребята идут, такой генофонд. Многие не пьют, не курят вообще.

Такое ощущение, что я себя до конца не реализовал. Очень много моих сверстников ушли из армии, потому что армия начала деградировать. Могли остаться, но ушли. Кого-то по состоянию здоровья, кого-то по штатному расписанию, кто-то вышел на пенсию. Я тоже ушел. Теперь, после войны, возможно, я вернусь на службу. Стряхну гражданскую пыль.